Возмездие для пулеметчицы Тони

1979 год в СССР был объявлен Годом женщины и Антонина Макарова надеялась получить три года условно. Но утром 11 августа 1979 года ее расстреляли. В СССР это было последнее крупное дело, связанное с предателями и палачами, которые сотрудничали с немецкими оккупантами во время войны и единственный случай, когда расстреляли женщину…

На фронт Тоня попала из Москвы, куда незадолго до войны она приехала из своей родной деревни Малая Волковка Смоленской области. В Москве девушка собиралась учиться, а потом устроиться на работу, но все планы перечеркнула война. Тоня прошла курсы пулеметчиков, затем курсы медсестер и уже в этом статусе и отправилась в действующую армию для обороны столицы. Где попала в страшную мясорубку Вяземского котла, в котором сгинуло около миллиона солдат и офицеров красной армии, там, в окружении, среди большого количества трупов у молодой санитарки раз и навсегда ломается психика. После этого следует несколько бесконечных месяцев выхода из окружения, блуждания по брянским лесам со случайными спутниками, так же как и она, идущими на восток. В конце-концов, Тоня осталась совсем одна и ходила, не разбирая дорог, побиралась в Брянских деревнях, пока, наконец, не добралась до села Локоть, где попала в руки полицаям. Они насиловали ее, поили самогоном, кормили и опять насиловали, а однажды утром, совершенно пьяную вывели во двор, посадили за пулемет и приказали стрелять в стоящих в конце двора изможденных людей, чьи руки были связаны. И Тоня нажала курок…

Запись из протокола допроса Антонины Макаровой-Гинзбург от июня 1978 года: «Все, кто был приговорен к смерти, были для меня одинаковы, менялось только их число. Обычно я расстреливала группами по 27 человек, столько человек вмещала камера полицейского участка. Я расстреливала людей в 500 метрах от тюрьмы, недалеко от какой-то ямы, куда и скидывали трупы. Людей ставили цепочкой лицом к яме, кто-то из мужчин притаскивал пулемет, по команде начальства открывала огонь и стреляла, пока все не падали. Так я выполняла свою работу, за которую мне платили. Приходилось расстреливать не только партизан-мужчин, но и членов их семей, детей, женщин. Позднее об этом я пыталась не вспоминать». За такую «работу» Тоня получала 30 немецких марок в день, был какой-то символизм в этой сумме или нет, теперь не скажет никто. Сначала все для нее было, как в тумане, и перед расстрелом ее поили шнапсом, но потом она привыкла и пила уже после расстрела. С детства одной из героинь Тони была Анка-пулеметчица, и вот, пожалуйста, настоящий пулемет, ложись и стреляй. В кого стрелять, Тоне в данный момент уже не казалось важным. По завершению «работы» она снимала с трупов понравившуюся одежду, отстирывала ее от крови, перешивала на себя. Аккуратно и бережно обращалась с пулеметом, чистила его, по вечерам отправлялась на танцы и пьянки с полицаями и оккупантами. Сколько людей она расстреляла, Тоня не подсчитывала, но по показаниям очевидцев Антонина была единственным палачом, кто приводил смертные приговоры в исполнение в Локоти. Уже после войны представители СМЕРШа обнаружили в разрытых ямах около 20 000 трупов.

В 1943 году ей повезло, она подхватила венерическое заболевание и была отправлена в Германию на лечение, таким образом, когда красная армия освободила Локоть Тони-пулеметчицы там уже не было. Сбежав из немецкого госпиталя, Антонина смогла справить себе документы и раствориться в тылу, она вновь устроилась работать санитаркой в военный госпиталь, где и встретила своего будущего мужа, вышла за него замуж и взяла его фамилию.

Ее искали больше 35 лет. Фактов о ее существовании было достаточно – многие из попавших в плен полицаев рассказывали о Тоньке-пулеметчице, дело о девушке-палаче переходило из рук в руки, отправлялось в архив, вновь всплывало наружу. КГБ не сидело сложа руки, тщательно и тайно были проверены все! Антонин Макаровы похожего возраста, но искомой среди них не было.

Но просто взять и забыть о ней было нельзя. «Слишком страшные были ее преступления, — говорит Головачев. — Это просто в голове не укладывалось, сколько жизней она унесла. Нескольким людям удалось спастись, они проходили главными свидетелями по делу. И вот, когда мы их допрашивали, они говорили о том, что Тонька до сих пор приходит к ним во снах. Молодая, с пулеметом, смотрит пристально — и не отводит глаза. Они были убеждены, что девушка-палач жива, и просили обязательно ее найти, чтобы прекратить эти ночные кошмары. Мы понимали, что она могла давно выйти замуж и поменять паспорт, поэтому досконально изучили жизненный путь всех ее возможных родственников по фамилии Макаровы…»

Однако никто из следователей не догадывался, что начинать искать Антонину нужно было не с Макаровых, а с Парфеновых. Да, именно случайная ошибка деревенской учительницы Тони в первом классе, записавшей ее отчество как фамилию, и позволила «пулеметчице» ускользать от возмездия столько лет. Ее настоящие родные, разумеется, никогда не попадали в круг интересов следствия по этому делу.

Но в 76-м году один из московских чиновников по фамилии Парфенов собирался за границу. Заполняя анкету на загранпаспорт, он честно перечислил списком имена и фамилии своих родных братьев и сестер, семья была большая, целых пять человек детей. Все они были Парфеновы, и только одна почему-то Антонина Макаровна Макарова, с 45-го года по мужу Гинзбург, живущая ныне в Белоруссии. Мужчину вызвали в ОВИР для дополнительных объяснений. На судьбоносной встрече присутствовали, естественно, и люди из КГБ в штатском.

«Мы ужасно боялись поставить под удар репутацию уважаемой всеми женщины, фронтовички, прекрасной матери и жены, — вспоминает Головачев. — Поэтому в белорусский Лепель наши сотрудники ездили тайно, целый год наблюдали за Антониной Гинзбург, привозили туда по одному выживших свидетелей, бывшего карателя, одного из ее любовников, для опознания. Только когда все до единого сказали одно и то же — это она, Тонька-пулеметчица, мы узнали ее по приметной складке на лбу, — сомнения отпали».

Муж Антонины, Виктор Гинзбург, ветеран войны и труда, после ее неожиданного ареста обещал пожаловаться в ООН. «Мы не признались ему, в чем обвиняют ту, с которой он прожил счастливо целую жизнь. Боялись, что мужик этого просто не переживет», — говорили следователи.

Виктор Гинзбург закидывал жалобами различные организации, уверяя, что очень любит свою жену, и даже если она совершила какое-нибудь преступление — например, денежную растрату, — он все ей простит. А еще он рассказывал про то, как раненым мальчишкой в апреле 45-го лежал в госпитале под Кенигсбергом, и вдруг в палату вошла она, новенькая медсестричка Тонечка. Невинная, чистая, как будто и не на войне, — и он влюбился в нее с первого взгляда, а через несколько дней они расписались.

Антонина взяла фамилию супруга, и после демобилизации поехала вместе с ним в забытый богом и людьми белорусский Лепель, а не в Москву, откуда ее и призвали когда-то на фронт. Когда старику сказали правду, он поседел за одну ночь. И больше жалоб никаких не писал.

«Арестованная мужу из СИЗО не передала ни строчки. И двум дочерям, которых родила после войны, кстати, тоже ничего не написала и свидания с ним не попросила, — рассказывает следователь Леонид Савоськин. — Когда с нашей обвиняемой удалось найти контакт, она начала обо всем рассказывать. О том, как спаслась, бежав из немецкого госпиталя и попав в наше окружение, выправила себе чужие ветеранские документы, по которым начала жить. Она ничего не скрывала, но это и было самым страшным. Создавалось ощущение, что она искренне недопонимает: за что ее посадили, что ТАКОГО ужасного она совершила? У нее как будто в голове блок какой-то с войны стоял, чтобы самой с ума, наверное, не сойти. Она все помнила, каждый свой расстрел, но ни о чем не сожалела. Мне она показалась очень жестокой женщиной. Я не знаю, какой она была в молодости. И что заставило ее совершать эти преступления. Желание выжить? Минутное помрачение? Ужасы войны? В любом случае это ее не оправдывает. Она погубила не только чужих людей, но и свою собственную семью. Она просто уничтожила их своим разоблачением. Психическая экспертиза показала, что Антонина Макаровна Макарова вменяема».

Следователи очень боялись каких-то эксцессов со стороны обвиняемой: прежде бывали случаи, когда бывшие полицаи, здоровые мужики, вспомнив былые преступления, кончали с собой прямо в камере. Постаревшая Тоня приступами раскаяния не страдала. «Невозможно постоянно бояться, — говорила она. — Первые десять лет я ждала стука в дверь, а потом успокоилась. Нет таких грехов, чтобы всю жизнь человека мучили».

Во время следственного эксперимента ее отвезли в Локоть, на то самое поле, где она вела расстрелы. Деревенские жители плевали ей вслед как ожившему призраку, а Антонина лишь недоуменно косилась на них, скрупулезно объясняя, как, где, кого и чем убивала… Для нее это было далекое прошлое, другая жизнь.

«Опозорили меня на старости лет, — жаловалась она по вечерам, сидя в камере, своим тюремщицам. — Теперь после приговора придется из Лепеля уезжать, иначе каждый дурак станет в меня пальцем тыкать. Я думаю, что мне года три условно дадут. За что больше-то? Потом надо как-то заново жизнь устраивать. А сколько у вас в СИЗО зарплата, девчонки? Может, мне к вам устроиться — работа-то знакомая…»

Антонину Макарову-Гинзбург расстреляли в шесть часов утра 11 августа 1978 года, почти сразу после вынесения смертного приговора. Даже следователи не ожидали такого. Никто не спорил, что вина Антонины Макаровны Макаровой-Гинзбург в массовых убийствах во время войны была доказана полностью. Но с другой стороны с тех пор прошло более 30 лет, а родившуюся в простой рабочей семье девушку, которой в 1941 году исполнилось 19 лет, никак нельзя было признать убежденной предательницей и нацисткой. Тем более, что те обстоятельства, в которых она оказалась, просто не предоставили ей выбора. Но суд между тем резонно рассудил, что преступления совершенные Тоней не имеют срока давности, ну а обстоятельства… у человека всегда есть выбор и в далеком 1941 году Антонина Макарова свой выбор сделала.